Газета "Смена" (Ленинград) 21, 23, 26, 27, 28, 30 августа 1966 г.

               Специальная комиссия при Высшем Радиотелеграфном Совете недавно закончила разработку очень интересной схемы российской радиотелеграфной сети. В основание плана принято положение съезда рабочих советов Германии, признавшего территорию Российской Советской Республики в границах бывшей империи, за исключением Польши и Финляндии.
               Вдоль страны от восточной до западной окраины будут проведены две (на случай порчи) радиотелеграфных линии с 4 приемнo-передаточными станциям на каждой. Рядом станций радиотелеграфа по берегу Северного Ледовитого океана будет обеспечено плавание по великому северному пути, возможность которого признана вполне осуществимой после нескольких специальных экспедиций. Особое внимание будет обращено на западную половину сибирского побережья для связи с Сибирью. Большое значение будут иметь береговые станции и для каботажного плавания.
              На территории России, находящейся в сфере действия советской власти, функционирует сейчас порядочное количество радиотелеграфных станций для правительственных сообщений, сношений с заграницей и информации печати.
О значении р.-т. говорить не приходится, и в особенности для России при ее огромной протяженности.
              В то время, как на расстоянии между Москвой и Хабаровском и между Петроградом и Камчаткой (две предполагаемые р.-т. линии) имеются тысячи станций проволочного телеграфа, подвергающихся порче, на этом же расстоянии будут только 4 станции р.-тел. По исчислениям, порча проволочного телеграфа выражается в 25% рабочего времени, рад.-тел. — в 2½%.
               Очень важно также развитие радиотелеграфных сношений в пустынных малонаселенных местностях России, где не могут иметь места разветвления сети проволочного телеграфа, питающие и оплывающие главную линию.
              Дело осложняется необходимостью установки, вследствие природных условий, рад.-тел. станций высокой мощности с мачтами чуть ли не с Эйфелеву башню, так как по суше, да еще покрытой лесами, электро-магнитные волны распространяются гораздо слабее, чем при более благоприятных условиях.
                Что же касается возможности осуществления задуманного плана рад.-тел. строительства, то на вопрос, смогут ли фабрики и заводы, вырабатывающие нужные материалы, выполнить необходимые заказы, - представители этих предприятий, члены комиссии, дали лаконический, характерный для момента ответ: «Будет хлеб — все будет сработано».

"Вечерние известия" (Москва) 31 марта 1919 г.

У Савина в Москве.

Когда я увидел этого старика с нервными жестами и жгучими глазами, на меня повеяло легендами, которые помню еще с детства.
Встретил я его вчера у артистки, которую он называл своей кузиной.
О похождениях Савина знает вся Европа, о них кричали в разное время на протяжении десятилетий газеты всего мира, о них печатались томы, ставились фарсы, были даже лже-Савины, лже-корнеты Савины, и лже-графы де-Тулуз-Лотреки.
Их разоблачали и стыдили за фальсификацию.
О них писали, как о мошенниках, достойных всякого возмездия.
Теперь он в Москве.
На корнете Савине английский уже основательно помятый костюм, поношенные сапоги и непроглаженные вытертые брюки, но руки у корнета Савина были аристократические, тонкие, красивые, жесты мягкие, ласковые, дворянские, и сквозь старую одежду на меня дышало неуловимой породой, той породой человеческой, которую чувствуешь издали.
Он точно уловил мое внимание к своему платью.
       — Я еще не оперился, знаете, но это ничего, этот костюм временно... ведь я недавно вышел из тюрьмы, где сидел два года... за литературные преступления. Теперь я амнистирован... Мои сундуки еще не получены; они у моих друзей в Лондоне...
Потом у меня еще нет средств...
Но я уже получил наследство в 800,000 рублей, которое фактически еще не получено, потому что я не имею пустяковых 16,000, необходимые для взноса наследственных пошлин... Конечно, все это наследство пустяки... Мне нужно и у меня должно быть много больше... Иск к английскому правительству на два миллиона, который, несомненно, меня немного устроить до поры до времени, а там предстоит еще не мало законных претензий, между прочим, и к русскому правительству тоже на два миллиона...
Корнет Савин швырялся миллионами, как мячиками, и говорил о них, как говорить о рублях те, которым их девать некуда.
 У корнета Савина тонкое, немного морщинистое лицо, борода темнорыжая с проседью, каштановые волосы и темные жгучие глаза, способные еще и теперь победить не одну женщину...
— Я столько раз не был женат, — скромно заметил он на вопрос, правда ли, что он был женат семнадцать раз в разных государствах, и совершенно законно.
Об этом его спросила его собственная кузина.
— Один раз я был женат, а «слева», конечно, много тысяч раз... Женщины — это самое лучшее в мире, и если теперь мне чего-либо не хватает, так это именно красивой женщины... я еще не так стар, чтобы перестать любить...
— В тюрьме я много работал и написал томы... Тут не только мои приключения, тут также много философских сочинений, политических... Ведь по убеждениям я эс-эр.
— Ах, вот как?..
— Да, я всегда был эс-эром...
— A все те авантюры, который вам приписывают, они, что же были на почве вашей партийной работы?— спрашиваю я его.
— Они вовсе не были, во всяком случае, теми мошенничествами, которыми их квалифицируют. Это не то слово,—говорить он по-французски. —Это неудачно сказано. Я никогда не совершал никаких мошенничеств. Я привлекался только по политическим делам, уверяю вас.
Изящный жесть рукой дополняет эти слова.
— Как ваше настоящее имя: Савин или де-Тулуз-Лотрек?
— И то и другое настоящие. Вот, извольте, моя карточка.
Он протягивает мне карточку, и я читаю:
— «Граф Николай Эразмович де Тулуз-Лотрек-Савин, литератор».
— Видите ли, я рожден Савиным, но усыновлен в Англии графом и маркизом де-Тулуз-Лотреком. Я натурализован в Англии вот уже двадцать лет и, являясь английским подданным, тут, в России—гость, находящееся под покровительством английского посольства.
— Каковы же теперь ваши намерения?
— В Петербургу конечно, в Петербурга, потому что там моя колыбель, там мои все связи, знакомства, родня и прочее. Я там был в лицее, из которого был исключен за любопытный инцидент. Мы сидели в партере с товарищами, а лицеистам не полагалось. Министр внутренних дел сделал замечание нам, прося оставить партер, мы не послушались. Я стоял, прислонясь к рампе спиною.
— Как ваша фамилия?—спросил всех по-очереди министр и приказал записать. Тогда я подошел к министру: «А ваша фамилия?» Он назвался. «Запиши»,—сказал я своему товарищу. Вот за это меня исключили.
Я вспомнил, что давно уже слышал подобный анекдот от моего отца, лицеиста, но не хотел этим огорчить корнета Савина.
— Потом я поступил в конную гвардию. Там я служил довольно долго. У меня было довольно большое состояние. Частью я прожился, часть я проиграл. Я, однако, бывал и в выигрыше. Однажды в Монте-Карло выиграл два миллиона франков. Меня честью просили оставить Монако. Ну, я, конечно, уехал, не желая их разорять.
Мне во всем всегда чертовски везло. Я столько раз убегал из тюрем, скованный прыгал с поезда, скованный по рукам и ногам.
— Но как же вы это делали?
— Я шел в уборную и там разбивал окно и прыгал. У меня переломлена ключица. Потом, однако, выздоровел.
Савин превосходно говорить на иностранных языках, кроме того, владеет польским, но не забыл и русский, несмотря на двадцатилетнюю жизнь за границей.
В Москве бывший корнет намерен удачно продать свои сочинения. Он отрицает все записки, до сих пор печатавшиеся будто бы с его слов.
— Все это плагиат, или отсебятина, заявляет он.
За свои произведения он желает не более, не менее, как целый миллион рублей, и меньше не отдаст ни за что.
Он также не прочь бы почитать лекции о своих приключениях, и ищет возможности только выступить публично.
 — Пощупайте мои бицепсы,—говорить бывший корнет Савин.—Видите, я еще очень силен, я еще много сделаю и много проживу. Пока только надо еще немного потерпеть.
Я оденусь, я восстановлю связи, я получу по бесспорным искам и издам свои сочинения, найду растерянных друзей, и все пойдет хорошо.
Видел я его улыбающимся, веселым, играющим в беспечность и ухарство, но сквозь все это смотрела трагедия. Может ли он опериться? Это вопрос. Наследство похоже на дым Оно от сына, это наследство, но бумаг никаких, кроме собственного заявления бывшего корнета о том, чтобы суд сам внес пошлины, и ответа суда, что этого сделать нельзя, потому что не по закону.
Но, видимо, бывший корнет рассчитывает именно на этот документ в своих исканиях денег на пошлины.
    — Хотя жизнь моя часто прерывалась тюрьмою, - всего в общем, я сидел 12 лет, — но провел я свою жизнь прекрасно, и пока мне еще всего 57 лет. Я смею надеяться, что меня ждет еще много интересных дней. Вы меня еще увидите другим. Это все на мне тюремное, старое. Я в этом был взят. Это и не по моде. Я люблю одеваться изысканно. Меня стесняет немного это платье.
В тюрьме, надо вам сказать, страдал я мало: я много работал, писал. Как видите по моей карточку, стал литератором, ну, а как эс-эра, надеюсь, меня общество встретит с должным вниманием. Ведь я, знаете, никогда не был мошенником,     — Это все враги распускают про меня. У меня враги во всех государствах. Дело в том, что, собственно, я должен быть на болгарском престоле, который теперь незаконно занял этот Фердинанд, но Болгария—это для меня мелочь, сравнительно с тем, чего бы я хотел. Я мог бы, конечно, устроиться на Албанском престоле: есть у. меня и права, много большее, чем у Бурбонов или Бонапартов, но я не хочу’ заявлять свою кандидатуру и там, потому что Албания в конце-концов, это тоже мелочь страна, меньше нашей одной губернии. Когда я был тульским помещиком, у меня было больше земли, чем у будущего албанского короля.
    -- Куда же девались ваши земли?
    -- Ах, прожиты, проиграны. И после того было еще столько прожито и проиграно состояний. И столько еще будет их прожито и проиграно, -закончил он с улыбкой

Ф.ЧИНСКИЙ.

"Раннее Утро" 30(17) марта 1913 г.
Взято со Старости.ру

Махно.
("Известия ВЦИК" 6 апреля 1919 г.)